Два ангела на плечах. О прозе Петра Алешкина - Коллектив авторов

Бочка пустела. Отец вешал одно ведро на гвоздь на задке телеги, расправлял в руках вожжи и чмокал губами. Лошадь нехотя поднимала голову, сорвав в последний раз пучок травы. Андрей тем временем быстро забирался в бочку через дыру и приседал на корточки, придерживаясь руками за скользкие, мокрые, ржавые бока. Когда колеса попадали в ямку, бочка резко проваливалась вниз, а на кочках гудела и шевелилась, подпрыгивала. Слышно было, как, поскрипывая, билось о задок телеги, жалобно дребезжащее ведро. В дрожащую дыру был виден кусок бледно-голубоватого неба. Казалось, что бочка летит куда-то в пустоту, под гору, и вот-вот врежется в землю. Сердце замирало…»

Подобное по тональности воспоминание о детстве я читал только в «Степи» Чехова. Недаром оно оказалось в этом романе: пристальное внимание писателя к этическим проблемам сплетается у него с интересом к родовым корням, – собственно, этот интерес осмыслен им тоже как проблема этическая.

Когда, читая этот отрывок, присматриваешься к контрастам, к сценам, полным движения, красок, звуков, и вместе с тем несущим в себе большую силу эмоционального воздействия, скрытую в полнокровном реалистическом изображении, понимаешь, насколько глубока такая проза. Здесь вспоминается Достоевский: «Разве можно видеть дерево и не быть счастливым?»

Алешкин обнаруживает большую способность к художественному перевоплощению, вхождению в образ, что позволяет ему создавать живые характеры и правдиво передавать сложный ход мыслей и переживаний своих героев. Сила Алешкина-художника обнаружилась в раскрытии психологии людей, поставленных в различные жизненные обстоятельства, особенно такие, где проявляется мужество, сила духа. Однако порой он склонен углубляться в дебри патологической психики, изучать изгибы исковерканной, больной души. Как, например, с Олегом Колунковым. Хорошо, когда художник, проникая в сущность патологической психики, выясняет ее социальный генезис. Ошибка начинается тогда, когда свойства больной психики выдаются за извечное начало души человека с ее якобы трансцендентными законами, не поддающимися контролю и управлению со стороны разума.

Что мы видим в нынешней русской прозе? Это длинные, на полстраницы периоды с нанизыванием фраз, с нарочито корявыми вводными предложениями – под Толстого или Пруста. Это многозначительные пустые мистические эпизоды под Кафку. Это псевдодеревенские повести с былинными мудрыми стариками и старухами и плохими районными начальниками – перепев Белова и Распутина.

Мне больше по душе пропахшая дождем и гарью проза Алешкина.

Разные по материалу, манере письма и проблематике произведения – не есть разбросанность писателя, это понимание всех сторон жизни, понимание ее многогранности и разнообразия.

Подтверждением этому повесть «Зыбкая тень».

Прораб Маркелов, отправляясь утром на работу, видит на автобусной остановке объявление о розыске преступника. Человека на фотографии он знает: это Дмитрий Деркачев, с которым они когда-то, пять лет назад, сидели вместе в тюремном изоляторе. Маркелов попался на краже линолеума, а Деркачев обчистил совхозную кассу. Деркачев рассказывает, где он спрятал деньги, предлагает их Маркелову забрать – потом поделятся. Маркелов отделывается легким испугом, Деркачев же отправляется по лагерям.

И вот он снова появляется в жизни Маркелова. А жизнь самая правильная: спокойная работа, жена, дочка. Маркелов готов отдать деньги, как они договаривались, но Деркачеву нужно где-то отсидеться, и он надеется сделать это именно у Маркелова.

Положительный Маркелов оказывается вовсе не таким уж положительным. Он по-крупному занимается квартирными махинациями, которые случайно вскрывает племянница жены Маркелова, работающая в райисполкоме. У Деркачова с племянницей роман, который, похоже, перерастает в настоящую любовь. Вообще, образы в повести многоплоскостны. По-своему сложен характер Маркелова, противоречив в своем внутреннем мире Деркачов, очень хорошо показана честная и работящая, еще практически не знающая всех сложностей жизни, племянница Вера. Криминальный сюжет организует действие, рамки его расширяются.

Бесспорна художническая заслуга Петра Алешкина в развитии им и доведении до совершенства жанра небольшой повести, той свободной и необычно емкой композиции, которая избегает строгой оконтуренности сюжетом, возникает как бы непосредственно из наблюдаемого художником жизненного явления и чаще всего не имеет замкнутой концовки, ставящей точку за полным разрешением поднятой проблемы.

Такова повесть «Предательство».

Но сначала немного предыстории.

В 1989 году Петр Алешкин создает литературно-редакционное агентство «Глагол», кооперативное издательство, которое выпускает книги Сергея Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила», Николая Бердяева «Судьба России», сборник «Отречение Николая II», альманах «Глагол» и другие. В то время такие книги на прилавках не залеживались. Имя Алешкина начинает весомо звучать в издательском мире.

Горком партии наконец-то разрешил московским писателям открыть свое издательство. В парткоме Московской писательской организиции стали обсуждать кадры. Разговор, главным образом, велся вокруг кандидатуры директора.

Уже поздно вечером в квартире Алешкина раздался телефонный звонок. Это был секретарь парткома прозаик Иван Уханов. Петру Алешкину предлагали стать директором.

Такова завязка повести. Жизнь сюжетна поболе любой крутой повести или романа. И в этой непростой истории свои завязка, развитие действия, кульминация и развязка.

Документальных повестей в русской литературе вообще немного. За последние четверть века вспоминается лишь «Северный дневник» Юрия Казакова и «Отблеск костра» Юрия Трифонова. Жанр документальной повести у нас плохо отработан.

Тем отраднее было встретить новую русскую документальную повесть, рассказывающую о переломном этапе в жизни московской интеллигенции. Время-то помните какое было? Перестройка, опадают советские ветхие одежды, море энтузиазма и надежд на будущее. Горбачев заливается соловьем.

В такое время стать руководителем писательского издательства – значит быть на гребне новых свершений, сделать столько полезного и важного!

Конечно, были сомнения у Алешкина, и немалые. Не очень хотелось уходить от уже налаженного дела, ждали свои незаконченные книги.

Его приглашает на разговор Виктор Павлович Кобенко – человек, известный всем московским писателям, поскольку он являлся оргсекретарем Московской писательской организации.

Автор повести дает характеристику почти всем персонажам этой истории, перекидывая мостик уже в более позднее время – время написания повести: 1992 год.

Итак, первый встретившийся читателю участник событий:

«Кобенко человек грубоватый, энергичный, опытный советский администратор. Тогда еще чувствовал себя во всех хитросплетениях советской системы, как щука в озере. Это теперь он растерялся, будто в аквариум попал. Вроде бы та же вода, те же водоросли, та же тина, а куда ни ткнется – стенка. Посмотришь со стороны – та же энергия, тот же напор, та же бодрость, а приглядишься – все невпопад, растерянность, неуверенность в правильности поступков, подозрительность – как бы не обманули».

Занятно, как сравнена общественная система с водной средой: там и щуки, и мелкая рыбешка. Время прошло, и что-то изменилось. Вроде, и тина та же, и водоросли – ан нет! Глядишь, из-за угла покрупнее щука вывернется.

На собрании писательского секретариата из пяти предложенных кандидатур директором нового издательства «Столица» был избран Петр Алешкин.

Начинать работу нужно было с января 1990 года. Говорилось, что прекрасно, если новое издательство в первый год работы выпустит книг десять. Но Алешкин, не спя ночами и думая о будущей работе, рассчитывал на книг сорок. Рукописи, конечно, будут. У московских писателей их хватает. Но вот производственные мощности… Бумага, отношения с типографиями…

Предполагалось работу нового издательства и построить по-новому. Во главе будет не директор, как обычно, а главный редактор. Затем большую роль в определении изданий должно было играть правление издательства, состоящее из писателей.

Правление – со спорами и обидами – выбрали. Оставалось избрать ведущую фигуру «Столицы» – главного редактора.

На эту должность было два кандидата: бывший главный редактор издательства «Детская литература» Игорь Ляпин и московский писатель Леонид Бежин. На втором и остановимся, поскольку он-то и стал главным редактором «Столицы».

Бежин с Алешкиным были одногодками. В-общем-то считались приятелями, ходили в одно литературное объединение при журнале «Юность». Читали свои рассказы в семинаре Андрея Битова и Владимира Гусева. Каждый выпустил по книге.